Итак, автор этих строк защитила диплом. Уже несколько дней тому назад. Вымученный, выковыренный из 24-х лет журнальных подшивок толщиной сантиметров 8, причем некоторые годы были переплетены в 2 таких тома. Выписанный, по старинке, руками в толстую общую тетрадь, а после перепечатанный собственными лапками *это не из презрения к техническому прогрессу, а потому что нетбук, зараза, без розетки только полтора часа держит, а с проводами в фонд по пожарным инструкциям нельзя*.
Диплом защищен, а чувства защищенности нет. И нет понимания того, чего хочется дальше. Есть почти что ненависть к болонской системе, которая дав 4 года потусоваться в вузе выкидывает тебя недочеловеком, воспринимаемым окружающими кем-то "на уровне теникума". Расширение профиля специалиста? Не смешите! В стране, где около 80% (!) людей работают не по специальности, приводить этот аргумент смешно. А экспортировать мозги за границу так конечно, спору нет, удобнее...
Впрочем, ругаться на мироустройство можно весьма долго Поэтому лучше воспроизведу пару кусочков из диплома, кажущихся автору строк сиих любопытными. Впоследствии, когда соберусь, перепечатаю и несколько сюжетов, не вошедших в окончательное творение.. Итак:
6-го ноября 1901 г. Мария Александровна Рейчакевич, учительница Минусинской женской прогимназии, умерла в Ялте от чахотки. Она окончила Красноярскую гимназию в 1897 году (то есть, на момент смерти ей было всего лишь 20 с небольшим) и вскоре была назначена учительницей арифметики в Минусинскую прогимназию. Вместе с тем она занималась с арестантами в тюремной воскресной школе и заведовала тюремной библиотекой.
«Скромная и деликатная, она неизменно оставалась всегда в тени, вынося на своих плечах наибольшую часть работы. Просмотр работ, выдача книг для чтения, выписка их, составление списка и проч. мелкая кропотливая работа – все лежало на обязанности М.А., все это незаметным образом выполнялось неутомимой труженицей. Поздно вечером сидела она над проверкой ученических тетрадок, а в 7 час. утра была уже на ногах и начинала свой хлопотливый трудовой день. Каждое воскресенье, в какую бы то ни было погоду, ездила М.А. в тюрьму. В её бумагах сохранились сочинения арестантов - её учеников. В одном из них, написанном на тему «Наше воскресенье», описывают они появление в тюрьме «учительниц». С какой трогательной нежностью говорят они о том, что «милые барышни» не боятся «ни высоких пал», ни «кандалов», ни «самих воров и разбойников» и несут им «поклон с воли», утешение и книгу, помогающую хоть на время забыть лишение свободы! Да, это было подвигом, и не потому только, что «за палями» их встречали «воры и разбойники»: школа помещалась в обширной комнате, служившей также и для тюремных богослужений; из экономии комната всю неделю не отапливалась: её топили только в субботу вечером или утром в воскресенье! Холод, угар были постоянным явлением и нередко чернила замерзали в чернильницах и карандаши выпадали из рук «учеников»… Бедная учительница возвращалась каждый раз с сильнейшей головной болью, а на замечания друзей о необходимости пожалеть себя, говорила: «Чудаки! Ездят же люди на северный полюс зачем-то… к медведям, а я как брошу своё горе серое» (так она называла арестантов)?! Выезд из города второй учительницы заставил М.А. прекратить занятия в тюремной школе, но выдача книг для чтения производилась регулярно, каждое воскресенье. Только в последнюю зиму, когда здоровье М.А. уже пошатнулось, она иной раз пропускала одно воскресенье, но в таких случаях она оставляла несколько запасных книг и предлагала «читателям» обменяться книгами между собою…».
Здоровье девушки ухудшалось, но она не думала о лечении, отдыхе и смене климата. На её плечах лежало воспитание младших сестры и брата: из своего небольшого жалованья она значительную часть выделяла на их образование, часть тратила на учебники и книги для своих школ, а из скудных остатков составила для себя небольшую библиотечку избранных писателей, которых любила читать в редкие часы досуга. Весной 1901 г. Её свалила в постель простуда. Ни поездка на лето в деревню, ни поездка в Крым, где она скончалась осенью того же года, не помогли победить прогрессирующую чахотку. Примечательно, что никто из друзей, вроде бы сочувствовавших Марии Александровне, которая «точно чувствовала, как немного придется жить ей и отдавалась работе всем своим существом, не жалея себя, без отдыха, без устали», советовавших поберечь себя, написавших в конце-концов замечательный некролог, - никто не сподобился взять и помочь ей в тюремной школе, библиотеке – в занятиях, которые «отнимали массу времени и требовали огромного напряжения сил». В некрологе не говорится, что побудило её «пойти в тюрьму с книгой», но это в общем-то и не важно. Важно то, что ей не удалось найти, привлечь к своему делу единомышленников.
А вот история о другой даме:
На острове Сахалине не было ни женских тюрем, ни дамского отделения Общества попечительного о тюрьмах . Тем не менее, об этом географическом объекте стоит упомянуть, так он стал местом для благотворительной деятельности как минимум одной дамы. Статья, посвящённая этому в «Тюремном вестнике» озаглавлена словами «Подвиг русской женщины среди каторжников на о. Сахалине». На заседании международного конгресса о женской деятельности, происходившем в июне 1904 года в Версале, одним из самых интересных докладов был доклад Г-жи Вильям Моно о подвиге, который приняла на себя молодая женщина, г-жа Мейер, отправившаяся на остров Сахалин для облегчения участи каторжников. (…) Ниже – опубликованные в «Тюремном вестнике» выдержки из доклада г-жи Моно «с сохранением, по возможности, общего оттенка доклада и отдельных выражений» .
«Евгения Мейер по происхождению своему принадлежит к дворянству прибалтийских губерний. Она имела все, по-видимому, для полного счастья – и привязанности, и обеспеченное положение, и таланты: прекрасная музыкантша, она и в живописи выказывала большие способности.
Как-то раз ей попала в руки книга Чехова о Сахалине и его обитателях. С этого дня она лишилась покоя. Ей всё казалось, что с проклятого острова поднимается отчаянный вопль – «идите к нам, спасите нас». Она все более и более чувствовала, что её место и её призвание там – на далеком холодном острове. Она не боролась со своим внутренним влечением, а молчаливо и отважно собралась в путь . (…) Только пять лет тому назад, в 1899 году, г-жа Мейер, пройдя курсы сестер милосердия, высадилась на этот остров. В первое время она жила прямо в лесу, среди каторжников, которые делали балки для подземных галерей в рудниках. Все эти люди были преступниками самого низкого разряда: простые убийцы составляли среди них очень незначительную аристократию. Но тем не менее не все рыцарские понятия были уничтожены в них. При виде этой молодой, образованной женщины, приехавшей по доброй воле для облегчения их страданий, в сердце даже самого испорченного человека шевельнулось хорошее чувство к существу, принявшему на себя такой добровольный подвиг. За те два месяца, которые провела г-жа Мейер в лесу, ей не пришлось ни на кого жаловаться. Арестанты привесили даже записку на дерево около её хижины со словами «запрещается произносить непристойные слова перед сестрой». Так она называли г-жу Мейер потому что она исполняла обязанности сестры милосердия.
Но не только больными занималась молодая женщина, она посещала всех преступников, раздавая им советы и ободрения. Вечером она собирала несколько человек вокруг огня и читала им что-нибудь интересное. Она и во всем жила одинаковой жизнью с арестантами. Жилищем ей служила хижина из древесной коры, перед ней был устроен котел, в котором она варила себе обед и грела воду для стирки белья. Как-то раз друзья-арестанты устроили ей сюрприз, пока она ездила в город: они достали где-то старый мешок с картофелем и прибили его при входе в хижину вместо двери. Другой раз принесли фруктов и цветов; все эти скромные дары в её глазах были ценнее дорогих подарков, которые она получала раньше, живя в своей семье».
Особенное внимание г-жа Мейер обратила на то, как трудно ссыльно-поселенцам доставать работу в условиях конкуренции свободного труда с арестантским. Чтобы дать им хоть какую-нибудь работу, она во время отпуска поехала в центральные губернии России и научилась ткать, с мыслью ввести это ремесло на Сахалине. Рядом с мастерскими Мейер надеялась устроить залы для чтения и игры, библиотеку и, наконец, убежище для женщин, последовавших за своими мужьями на каторгу. «Этим несчастным слишком часто приходится добывать позором себе пропитание, - говорила она, - так как они не имеют другого средства». 17 сентября 1901 года, то есть немного более двух лет после первого приезда на Сахалин, Мейер возвратилась из Петербурга с 2000 рублей, с 3000 книг и с большими запасами белья и одежды. Она наняла дом, где должна была помещаться главная мастерская. Но затруднения появились уже с первых дней: лентяи из арестантов пустили слух, что сестра привезла два миллиона рублей для раздачи ссыльно-каторжным. Когда стало известно, что это всё выдумки, неудовольствие приняло громадные размеры. Стало ясно, что эти люди желали не работы, а обеспеченной жизни при полном бездействии . Такое настроение среди арестантов повергло «сестру» в уныние, но вскоре она принялась убеждать всех подряд приходить к ней работать. Лишь трое согласились на её уговоры, а остальные предпочти просить милостыню. Правда, когда первые три работника показали своим товарищам заработанные 50 копеек за день, число желающих работать сразу удвоилось и утроилось. А через две недели в мастерской было уже 80 работников.
Сбывать произведённую продукцию сначала было очень затруднительно. «Хотя милосердие и делает чудеса, но оно не может превратить в один день девушку-аристократку в опытного коммерсанта». Предприятие г-жи Мейер несколько раз оказывалось на грани краха – помогало только счастливое стечение обстоятельств. В самое тяжелое время пришел неожиданный большой заказ от начальника местного гарнизона и дело пошло в гору. Положение мастерской стало улучшаться: некое частное лицо в Петербурге заинтересовалось настойчивостью и предприимчивостью девушки и прислало значительную сумму денег. На момент,
описываемый в докладе, г-жа Мейер отсылала все товары во Владивосток и Николаевск: она снабжала обувью и бельем войска, расположенные в Сибири. Кроме мастерских она основала общество потребителей, дом для сирот, народный дом – «и все это полно жизни и деятельности». В статье мимолетно упоминается, что «преступники, принадлежавшие прежде к интеллигентному обществу, во многом помогают ей».
Судя по всему, дела у мастерской действительно шли неплохо – в 1904 году предприятие находилось «в такой степени развития, что одному человеку уже трудно с ним справиться». Поэтому Мейер искала себе помощницу, которая разделила бы её заботы и «радость от любимого успешного дела». «Непосильная работа очень утомила г-жу Мейер; она теперь находится в отпуске и отдыхает несколько месяцев в своей семье. Но ничто не заставит ей бросить Сахалин и затеянное дело». Поскольку текст носит хвалебный, временами даже патетический характер, некоторые моменты остались в тени. Остается только догадываться, насколько передовыми людьми были родители г-жи Мейер, раз отпустили её на край земли - в самом прямом смысле, и насколько обеспеченной была её семья – траты на поездку до Сахалина – это довольно серьёзно. Впрочем, семейные обстоятельства не так уж важны. Важно и интересно то, как «молодая аристократка» из сестры милосердия перековалась в предпринимательницу, научившись перед этим самостоятельно прясть.
Интересно, что в полном собрании сочинений и писем А.П. Чехова встречается упоминание о Мейер. В ответ на письмо О.Л. Книппер-Чеховой от 3 декабря, где она сообщала: «<...> приходила барышня из Петербурга, хотела тебя видеть. Принесла отчет сестры Мейер, которая работает на Сахалине, куда она пошла под впечатлением книги Чехова о Сахалине. Вы чувствуете? Пожалуйста, прочти его. Эта Мейер, верно, удивительный человек. У нее только совершенно нет помощников, и она бы хотела познакомить публику с этим отчетом. Я думаю отправить его к Эфросу, не поместит ли он хоть выдержки, тем более что он уже восторженно писал об этой Мейер. Ты ему напишешь? Или перешли отчет мне, и я сама съезжу к Эфросу», писатель ответил: «Про г-жу Мейер я слышал, но отчета ее не видел, у меня нет и не было. Если отчет хорош, то лучше всего сдать его Гольцеву, чтобы рецензия была помещена в «Русской мысли». А в «Новостях дня» — это ни к чему» . В итоге отчёт Мейер частично был опубликован в газете «С.-Петербургские ведомости», 1902, № 321, 23 ноября. Кроме того, в примечаниях к 1 главе «Острова Сахалина», в месте, где описывается приезд на остров, мне удалось найти интересное совпадение. Тест примечания:
[80]"Тут живут начальник поста, его делопроизводитель…" – В 1890 г. начальником военной команды Александровского поста был подполковник Мейер; делопроизводителем – Владимир Николаевич Утулов. Конечно, нельзя исключать, что этот подполковник просто случайный однофамилиц сестры милосердия. Но возможно, и даже более вероятно, что он приходился г-же Мейер каким-то родственником и она ехала на Сахалин не просто так, в никуда, а к кому-то (сестра Мейер появилась на острове через 6 лет, в 1896 г. – не исключено, что полковник Мейер ещё служил там), хоть и вдохновлённая книгой великого писателя. Эти факты требуют дальнейшего исследования.
Как бы там ни было, у сестры Мейер есть ряд несомненных заслуг – она действительно добралась до Сахалина и попыталась преобразовать тамошнюю действительность – сначала оказанием медицинской помощи каторжникам, а затем созданием рабочих мест для тамошнего населения. Кроме того, помимо этих реальных дел, шло активное продвижение рассказов об этих делах в СМИ , её деятельности было посвящено выступление на женском конгрессе – фактически, проводилась пропагандистская работа. К сожалению, «Тюремный вестник» ограничился одной публикацией о г-же Мейер, поэтому сказать что-либо о дальнейшей судьбе её деятельности, к сожалению, без дополнительных изысканий не представляется возможным.
Сноски решила не переносить, ибо во-первых лень, во вторых они - на полное собрание сочинений Чехова, да на "Тюремный вестник"... Ничего сильно оригинального.
|
